Русской литературе всегда было сложно говорить о сексуальных отношениях. «Серьезная» поэзия только намекала на нее: поэты говорили о сексе либо возвышенным языком, избегали прямо изображать телесные ощущения (пусть даже все понимали, о чем идет речь), либо писали намеренно непечатные, «обсценные» стихи, которые вплоть до 1990-х годов, времени максимальной свободы печати, не могли публиковаться. Такая эротическая поэзия была уже в XVIII веке, когда свои знаменитые оды писал Иван Барков. Имя Баркова стало нарицательным, и многие стихи, где речь впрямую шла о сексе, позднее приписывались Баркову. Например, стихи из сборника «Девичья игрушка», которые переписывались от руки всё новыми поколениями на протяжении всего XIX века и даже позднее. Традиция Баркова никогда не прерывалась: среди подражаний ему «Тень Баркова» и «Гаврилиада» Пушкина, юнкерские поэмы Лермонтова.
Поэты, особенно в ХХ веке, стремились «обжить» сексуальность, хотя в случае русской поэзии вплоть до 1990-х годов эротические темы не могли прямо появляться в печати и их распространение было ограничено самиздатом. Но в 1990-е игнорировать эту тему стало невозможно: на Россию обрушился вал литературы и кино о сексе – все то, что в Советском Союзе было табуировано, стало распространяться открыто, чему способствовало и массовое распространение интернета в начале 2000-х.
Сексуальное окружало не только интеллектуалов: среди изданного в 1990 –2000-е были и маркиз де Сад, и Уильям Берроуз, и книги издательства «Kolonna», чьи авторы очень часто балансируют на грани порно (как Пьер Гийота), но в те же годы появлялось огромное множество эротической литературы для широкого читателя, начиная с культовой «Истории О.» и заканчивая бесчисленными рассказами и фильмами о сексе.
В середине 2000-х московский поэт Кирилл Медведев писал, что живет в мире, «где поэзия по силе воздействия не дотягивает до порнографии». И такое ощущение было не у него одного: многие поэты послесоветского времени подходят к откровенной эротике. Они становятся внимательны к жизни собственных тел, к сексуальному контакту с другими людьми. В этих контактах они видят средство ощущать мир вокруг них, создавать новые связи и, в конечном счете, познавать самих себя.
Многие поэты все равно скорее подразумевают секс, чем пишут о нем, или не решается публиковать самые откровенные стихи. Но появляются и такие, которые делают секс главной темой (как Ярослав Могутин). Но даже те, кто не идет так далеко, довольно часто пишут о сексе, и это становится важной чертой новейшей поэзии: в попытках найти подходящий язык для разговора о сексе поэзия учится точнее говорить о чувствах, лучше понимать другого.
СТАНИСЛАВ ЛЬВОВСКИЙ
Это один из тех поэтов, кто особо остро реагировал на то, как изменилась российское культурное пространство в 1990-е годы. Он искал новый язык, подходящий для этих изменений, и ему помогала, прежде всего, американская поэзия, где язык откровенного описания чувств был выработан еще битниками в 1960-е годы (Алленом Гинзбергом и Джеком Керуаком). Вторым источником вдохновения для него была советская неподцензурная литература в лице Евгения Харитонова, чей рассказ «Духовка» – одно из самых откровенных произведений в русской прозе ХХ века: гей-тематика сочетается в этом рассказе с предельно аскетичным и почти протокольным языком. Таким же языком Львовский пишет это стихотворение: он показывает, что нет ничего важнее того, что возникает в сексе – настолько, что никакие поэтические украшения уже не нужны.
* * *
представляешь сказала она
мне никто никогда
не говорил этих слов
я хочу тебя трахнуть
я улыбнулся погладил
её по волосам и сказал я хочу
тебя трахнуть она благодарно
улыбнулась в ответ
жизнь она небольшая
и устроена к тому же
как-то не по-людски
по-русски
не скажешь знаешь
я хочу влюбиться в тебя
и ни на каком другом языке
мы ложимся в постель
трахаемся и засыпаем
если с утра не принять
душ то ещё полдня
можно пахнуть друг другом
хотя бы это
